Саша Скочиленко находится в СИЗО уже полтора года, несмотря на ряд заболеваний: кисту в правом яичнике, ПТСР, целиакию и порок сердца. В СИЗО ей не оказывают медицинскую помощь, а в суд направляют справки о том, что Скочиленко здорова и «этапом следовать может».

Когда пришло время защиты представлять доказательства, заседания стали назначать почти каждый день. Из-за такого графика Скочиленко не успевает есть и отдыхать. На одном из заседаний Саше стало плохо в зале суда, ей вызвали скорую помощь. Саша после этого рассказала, что из-за графика судебных заседаний у нее не было ни одного приема пищи двое суток подряд.

На заседание 11 октября Скочиленко привезли с кардимонитором. В тот день Саша впервые расплакалась в суде. Судья Демяшева отказалась откладывать заседание даже после закрытия суда, несмотря на то, что Саше нужно было срочно возвращаться в изолятор, чтобы заменить батарейки в кардиомониторе.

На заседании 20 октября конвоиры отказались в короткий перерыв выводить Сашу из клетки, чтобы она могла попить воды. Скочиленко со слезами просила судью о еще одном перерыве, но та отказала.

На прошлом заседании защита допросила эксперта-политолога, который сказал, что все это уголовное дело нарушает конституционные права Скочиленко. «На мой взгляд, использование политологической экспертизы имеет задачу одну — придать неправомерному обвинению авторит, подкрепить неправомерность обвинения авторитетом научного знания. Неправомерность обвинения в том, что Скочиленко Александра лишается возможности пользоваться конституционными правами — в данном случае правом на критику власти», — сказал Дмитрий Гончаров.

Сегодня в суде по просьбе адвокатов Скочиленко в полном составе присутствуют авторы комлексной экспертизы защиты: Игорь Жарков, Вероника Константинова и Дмитрий Гончаров.

Скорее всего, защита допросит сегодня всех троих.

В зал зашла судья Демяшева, заседание начинается с 40-минутным опозданием.

Как и всегда, в самом начале обсуждается возможность фото- и видеосъемки. Скочиленко говорит, что по телевизору часто видит репортажи из процессов громких дел: «Вот это настоящая гласность».

Она рассказывает, что сама ходила на процессы репортером. «Неужели тут что-то ужасное и стыдное происходит? Давайте докажем миру, городу, России, что это не так, нечего стесняться», — говорит Скочиленко.

Но прокурор Гладышев с судьей Демяшевой, как обычно, против. Разрешена только аудиозапись.

Судье Демяшевой поступила шестая справка из СИЗО о состоянии здоровья.

В этот раз она даже без подписи того, кто якобы осматривал Скочиленко. Саша в очередной раз рассказывает, что ее никто в СИЗО не осматривал и ни к какому заключению о ее здоровье не приходил.

Защита планирует начать с допроса лингвиста Игоря Жаркова. Он выходит к трибуне. Вопросы начинает задавать адвокат Новолодский, который отсутствовал в суде во время первого допроса Жаркова, когда эксперт давал показания о своей рецензии на экспертизу обвинения.

Адвокат Новолодский просит Жаркова позволить ему задавать вопросы по порядку — сначала о рецензии на экспертизу обвинения, которую Жарков подготовил сам, а затем о комплексной экспертизе защиты, которую Жарков писал в соавторстве с Вероникой Константиновой и Дмитрием Гончаровым. Жарков не против отвечать на вопросы в таком порядке.

Отвечая на вопросы Новолодского, Жарков повторяет свои ответы, которые уже давал ранее: он считает, что эксперты обвинения Сафонова и Гришанина вышли за рамки своей компетенции, а также подготовили и оформили свое заключение, нарушив сразу несколько статей УПК.

Новолодский продолжает задавать Игорю Жаркову вопросы, которые ему уже задавались в рамках этого судебного разбирательства, но эксперт терпеливо отвечает на все вопросы.

В том числе повторяет свой ответ про то, что следователь по делу Скочиленко нарушил процессуальные нормы, когда запрашивал экспертизу у СПбГУ, который и вовсе не является экспертным учреждением, которое может готовить такие экспертизы.

Адвокат Новолодский так и не задал Игорю Жаркову про его рецензию ни одного вопроса, которого уже не было задано.

Жарков повторил, что эксперты обвинения так и не подготовили именно лингвистическую экспертизу, которую запрашивал следователь. К тому же они нарушили основные принципы экспертной деятельности: проявили инициативу и исследовали те вопросы, которые следователь им не задавал. В частности о ложности суждений на ценниках, которые клеила Скочиленко.

Наконец адвокат Новолодский переходит к вопросам о комплексной экспертизе, в составлении которой участвовал Жарков:

— Вы являлись также непосредственно специалистом, исследовавшим сами тексты. Вам были поставлены те же вопросы, которые ставил следователь перед экспертами обвинения, и дополнительные. Верно?

Жарков подробно отвечает, что исследовал — в отличие от экспертов обвинения — не только тексты на ценниках, но и сами ценники. В том числе исследовал плашки на каждом ценнике со словами: «Остановите боевые дейтсвия».

Эксперт считает, что следователь должен был представить экспертам на исследование ценники в полном виде: «Помимо текстов, цитируемых в постановлении, на ценниках есть и другие слова и признаки языковой игры. Это важно для понимания коммуникативной направленности». По его словам, то, что передал следователь экспертам обвинения — это «фактически вырванные из контекста слова, так как призыв остановить боевые действия — это важнейшая часть ценников».

Жарков в ответ на вопросы Новолодского поясняет, что из-за того, что следователь передал информацию экспертам обвинения в сокращенном и искаженном виде, по сути произошла «подмена объекта исследования» — это не могло не повлиять на выводы экспертов Гришаниной и Сафоновой. Но даже в случае корректной передачи информации от следователя, эксперты не могли делать выводы о мотивах действий Скочиленко — это может установить только следствие и суд.

«Я уже разбирал эту экспертизу на прошлом заседании», — отмечает Жарков. Но все равно повторяет, что Гришанина и Сафонова неоднократно использовали термины, значение которых явно не понимают.

В процессе выясняется, что следователь Проскуряков дал экспертам Гришаниной и Сафоновой на обозрение для экспертизы только пять ценников, хотя свидетели по делу упомянули шесть ценников. Шестой ценник не оценивали эксперты, и сам следователь не задал Саше ни одного вопроса про этот текст.

Из материалов дела полностью пропал ценник со словами: «Россия использует перевозные крематории. 0 цинковых гробов с ТЕЛАМИ НАШИХ СЫНОВЕЙ БУДЕТ на этот раз».

Защита просит суд позволить прямо сейчас предъявить своим экспертам текст этого ценника.

Эксперты защиты по очереди обозревают «потерянный» ценник.

Лингвист Игорь Жарков говорит, что не видит в этом тексте упоминания российской армии: «Россия тут указана как сторона боевых действия в СВО, нет оснований точно утверждать, что значение этой номинации сужается до ВС РФ. Россия как субъект реализует свои полномочия на насилие».

Психолог Вероника Константинова соглашается с Жарковым: «Ознакомившись с этим ценником, могу определенно согласиться с Игорем Жарковым в смысле текста, но дополню с точки зрения психологической науки. Этот ценник по всем свои элементам содержит определенную коммуникативную направленность на остановление боевых действий, чтобы не направлять на Родину цинковые гробы. Привлечение внимания к необходимости остановить боевые действия».

Политолог Дмитрий Гончаров пока никак не комментировал ценник — ему пришлось временно покинуть зал заседания для рабочего звонка.

Адвокат Новолодский благодарит специалистов, которые дали оценку тексту на ценнике, и обещает в прениях дать объяснение его отсутствию в материалах уголовного дела.

Теперь адвокат Яна Неповиннова задает вопрос Игорю Жаркову по поводу комплексной экспертизы, которую он подготовил по просьбе защиты в соавторстве с другими экспертами:

— Вы интересно описали текст ценника срочников, которых отправляют на фронт. Вы пишете, что если в действительности нет фактов отправки срочников, то эта информация может быть порочащей армию России, а если таких фактов было два и более, то это не порочащая, а позорящая информация — ушерб образу армии России наносит себе сама армия России.

— Это стандартная ситуация в диффамационных спорах. С точки зрения лингвистической квалификации есть разные аспекты понятия порочащих сведений. Негативные сведения в форме утверждения о фактах, а не мнение могут быть проверены на действительность, это не соответствующие действительности факты. Это может проверить эксперт. Это именно то, что делали Сафонова и Гришанина. Верификацией сведений занимается суд. Если суд признает, что факты не соответствуют действительности, то они признаются порочащими. А если нет такого подтверждения, то это уже позорящие сведения. И это ущерб от того, что само лицо сделало, а не от того что его оболгали.

Саша просит Жаркова ответить на еще один вопрос о ценнике: «Российских срочников отправляют в Украину. Цена этой войны — жизни наших детей. Остановите войну».

Ранее эксперты обвинения настаивали, что это ложная информация, так как после заявлений Владимира Путина на эту тему срочников отправлять на фронт перестали. Саша просит сказать, можно ли текст на ценнике, наклееном более полутора лет назад, относить к настоящему времени.

Игорь Жарков уверено отвечает, что нет. И снова напоминает, что факт отправки срочников в зону боевых действий был неоднократно подтвержден.

Саша задает еще один вопрос, теперь о ценнике: «Мой прадед участвовал в Великой Отечественной четыре года не для того, чтобы Россия стала фашистским государством и напала на Украину».

— Можно ли говорить, что тут утверждается, что Россия стала фашистским государством? — спрашивает Саша.

Жарков открывает текст своей экспертизы и подробно зачитывает, как он пришел к выводу, что такого утверждения на ценнике нет.

— А ваш прадед участвовал в Великой Отечественной войне? — вдруг обращается Новолодский к Скочиленко.

— Моя прабабушка участвовала, — отвечает Саша.

Новолодский считает это еще одним доказательством того, что Скочиленко не является автором ценников.

На этом допрос Игоря Жаркова окончен.

Адвокат Новолодский громко говорит, что ему необходимо съесть «кусочек ветчины». «Хорошая идея, а теперь в форме ходатайства», — отвечает судья Демяшева.

Новолодский заявляет суду, что ему нужен перерыв, чтобы он мог съесть еду, которую ему в суд собрала жена. Скочиленко говорит, что ей тоже нужен короткий перерыв — пора выпить лекарства, которые принимаются строго по часам.

Судья Демяшева разрешила Новолодскому покинуть зал, чтобы поесть, но отказалась объявлять короткий перерыв для Саши.

Адвокат Неповиннова возмущена: в деле есть медицинские документы, доказывающие, что Скочиленко прописали лекарства, к тому же ее этапировали из СИЗО рано утром, ей нужен перерыв. Судья Демяшева отказывается рассматривать это ходатайство повторно.

Так и не добившись от судьи Демяшевой перерыва для Скочиленко, адвокат Неповиннова начинает оглашать медицинское заключение гастроэнтеролога Алехиной, которая осматривала Сашу в СИЗО.

Врачу Скочиленко жаловалась на боли, тошноту, постоянное чувство головокружения. В анамнезе говорится, что «пациентка с детства страдает целиакией, постоянно придерживалась диетического питания».

По мнению Алехиной, ухудшение состояния Скочиленко связано с невозможностью принимать безглютенновую пищу, а также большими перерывами в приеме пищи из-за судебных заседаний.

Врач отметила у Скочиленко обострение язвы желудка, боль в животе, фарингит и латентный дефицит железа, и рекомендовала несколько обследований — одно из них невозможно провести в СИЗО, защита планирует просить провести его в гражданской больнице. Также Алехина прописала лекарства, которые Саша должна принимать строго по часам.

Зачитав заключение врача, адвокат Неповиннова снова просит объявить 15-минутный перерыв: через 15-20 минут в суд приедет еще один свидетель защиты, эксперт-политолог Сунгуров, который готов дать новые для суда показания.

Адвокат также напоминает, что только что огласила заключение врача, который посоветовал систематически принимать лекарства. «Не саботируйте лечение Александры, пожалуйста», — обращается Неповиннова к суду.

Прокурор Гладышев не против короткого перерыва, но не уверен, что готов слушать показания еще одного политолога, он считает, что доказательства такого рода в деле уже есть. Защита настаивает, что Сунгуров даст новые показания.

Ознакомившись с текстом заключения Сунгурова, прокурор говорит, что он не против оглашения и допроса свидетеля.

Судья Демяшева не удовлетворяет ходатайства, так как явка эксперта пока не обеспечена. Адвокат Неповиннова настаивает, что явка обеспечена, защита лишь просит технический перерыв.

«Просто скажите, сколько часов нужно высидеть, чтобы суд мог разрешить перерыв?» — не выдерживает Неповиннова. Она умоляет «сжалиться над тяжело больной подсудимой».

«Нужно не умолять, а сформулировать ходатайство», — холодно отвечает судья Демяшева.

Адвокат Новолодский возмущено говорит, что ходатайство уже было сформулировано и заявлено: Скочиленко необходим перерыв, чтобы принять прописанное врачом лекарство. «Либо позвольте ей принимать лекарство здесь», — говорит адвокат.

Саша поддерживает: «Не понимаю, в чем проблема дать мне возможность принять таблетку?».

После третий раз заявленного ходатайства судья Демяшева все же объявила перерыв 15 минут, пригрозив при этом слушателям, что конвоирования не будет, если кто-то останется стоять у зала.

Заседание продолжено.

Политолог Александр Сунгуров вошел в зал вместе со всеми, но судья Демяшева просит его выйти, пока она не разрешит его участие в процессе. Он выходит в коридор.

Адвокат Яна Неповиннова заявляет ходатайство о допросе специалиста Александра Сунгурова. Также она передает судье текст его заключения на обозрение и для приобщения к делу.

«Любое заключение эксперта должно отвечать признаку проверяемости, если это не шарлатанство. Вот в целях проверки экспертизы обвинения мы и пригласили сюда доктора наук, чтобы проверить заключение обвинения», — комментирует Новолодский.

Прокурор не возражает против допроса Сунгурова. Тогда судья Демяшева удовлетворяет ходатайство и приглашает Сунгурова в зал.

Перед Александром Сунгуровым защитой был поставлен всего один вопрос: есть ли в текстах на ценниках признаки ненависти или вражды.

«В текстах, на размещенных А.Ю. Скочиленко ценниках, отсутствуют какие-либо проявления, дающие основания для научно обоснованного утверждения о наличии в них политологических признаков, свидетельствующих о наличии у составителя текстов "мотива политической ненависти и вражды" либо "мотива ненависти и вражды в отношении какой-либо социальной группы"», — говорится в заключении эксперта, которое зачитала Яна Неповиннова.

Защита переходит к допросу эксперта, Александр Сунгуров проходит к свидетельской кафедре. Вопросы начинает задавать адвокат Новолодский:

— Мы специально проделали такую работу: дали вам на исследование ровно тот объем информации, которым располагали эксперты обвинительной власти. У нас в процессе возникла новая теория о том, что есть мотивы уголовно-правовые, а есть мотивы политологические, которые иногда могут случайно совпасть. Существует ли понятие политологических мотивов в науке?

— Не так давно возникла наука политология, с 1990 года в вузах есть программа. Она возникла на стыке теории государства и права и философии. Но своих методов нет, в основном тут методы социологии и экономики используют. В политологии понятия политологического мотива не существует, я сегодня от вас впервые услышал такую формулировку.

— А я вчера впервые от прокурора!

—  Я буду благодарен, если мне дадут ссылку...

—  Вам не дадут такой ссылки.

—  Политологами сейчас себя называют все, кому не лень.

Адвокат Новолодский продолжает допрос:

— Скочиленко обвиняют в дискредитации российской армии, но квалифицируют по более тяжкой статье, будто это деяние совершено по мотивам ненависти и вражды. Экспертиза, проведенная следствием установила эти мотивы, которые до буквы совпадают с тем, что записано в уголовном кодексе. Можно ли такой мотив считать политологическим?

— Я впервые узнал о таком мотиве. Когда устанавливают, какие мотивы были в точности у человека, мне всегда хочется понять, каким образом это сделали. Мне не хочется вторгаться в дисскусию о чистоте экспертизы. С моей точки зрения, выводы о мотивах человеческих по пяти маленьким текстам — это, мягко говоря, ненаучно.

Защита хочет показать Сунгурову, как и другим экспертам защиты, шестой ценник, который непонятным образом исчез из материалов уголовного дела. Судья Демяшева разрешает, с трудом сдерживая улыбку.

«Нам это нужно не для того, чтобы защищаться, а для того, чтобы показать суду, что следствие проводилось нечестными людьми. Это может повлиять на мнение суда при вынесении приговора, чтобы признать Скочиленко невиновной. Какие безобразия творились на предварительном следствии и почему следователь подписал обвнительное заключение, не читая», — выступает Новолодский.

Судья Демяшева картинно закатывает глаза.

Политологу Александру Сунгурову представляют шестой ценник на обозрение. Новолодский спрашивает:

— Есть ли какие-то маркеры политологические, что речь идет о политической ненависти или вражде?

— Нет, этот ценник одном виде с остальным. Человек воспринимает информацию из СМИ, которым доверяла, и воспроизводит ее некритично.

На этом у защиты больше нет вопросов.

Теперь вопросы задает прокурор Гладышев:

— Вы объясняли суду, что понятия политологический мотив неизвестно вам.

— Действительно, раньше не слышал, мотивы, они прежде всего психологические. Каждый человек всегда интересуется своим действием.

— А понятие психологического мотива в политологии используется?

— Конечно.

— Вы в заключении говорите, что [в текстах на ценниках] отсутствуют проявления, дающие основание для определения ненависти или вражды.

— В соответствии с вопросом и дал ответ. Это непросто — отделить мотив от контекста. Здесь важно учитывать стечение личных обстоятельств, нужно знакомство и с нормальной юридической литературой. Я думаю, что это был шок от начала СВО, этот шок был у многих, в том числе и у генералов армии.

Несмотря на то, что свидетель несколько раз повторил, что не существует понятия «политологический мотив», прокурор Гладышев снова задает вопрос:

— Какие причины должны быть для определения политологического мотива?

— Для начала нужно понять, что не существует такого понятия, — не может удержать смех Сунгуров.

— Я спрашиваю о политологических признаках существования мотива ненависти или вражды, — обижается прокурор.

— Их здесь я не вижу.

Теперь прокурор просит свидетеля привести пример психологических признаков политической ненависти или вражды. Адвокат Новолодский вскакивает с протестом: говорит, что этот вопрос выходит за рамки дела.

Тем не менее Сунгуров отвечает:

— Если есть информация, что Скочиленко находилась в экстремистской организации и готовила террористический акт со статуэткой для дочки Дугина, это да. Но если она не участвовала в такой политической деятельности и просто использовала не проверенную информацию для того, чтобы повлиять на ситуацию — нет.

Прокурор Гладышев ухватился за формулировку свидетеля об экстремистской организации:

— А можно говорить об участии, если эти тексты распространяла экстремистская организация?

— Нет, конечно. Я знаю движение «Весна», они вышли из молодежного «Яблока», сейчас немного трансформировались. Но то, что Скочиленко им доверяла — на мой взгляд, зря — не является преступлением. Ее действия, конечно, заслуживают порицания, но не более. Это просто громкий крик пацифизма, а пацифизм сейчас еще не является преступлением.

Прокурор Гладышев пытается вывести Сунгурова на разговор об экстремизме «Весны».

«То, что "Весну" признали экстремистской организацией больше похоже на репрессивную практику СССР, но чем с такими практиками СССР кончил, мы все знаем», — отвечает свидетель.

Прокурор уговаривает свидетеля дать ему определение «экстремизма».

— Вам лекцию прочитать? — спрашивает Александр Сунгуров.

В зале смех. Сунгуров все же отвечает на вопрос:

— Если бы было доказано, что совершенное было совершено не из-за эмоционального состояния, а из политической позиции и ненависти. Как эти люди со статуэтками, у которых есть готовность совершать преступления.

— А может быть ненависть и вражда у людей, которые не готовы к радикальным преступлениям?

— Вы говорите о мыслепреступлении. Почитайте «1984» Оруэлла. Он там пишет о том, что такое мыслепреступление: неважно, что вы сделали, а важно, что вы подумали. Если человек о чем-то думает и мечтает, но не делает в этом направлении, то это не дело уже исследования правового.

— Но все бывает когда-то в первый раз, — ухмыляется прокурор Гладышев.

Напоследок адвокат Новолодский просит Александра Сунгурова резюмировать свои выводы о заключении, подготовленном экспертами обвинения.

— Правильно ли я понял вас, что по пяти текстам довольно-таки вялым сформировать вывод о ненависти просто невозможно?

— Да.

— Вы несколько раз пытались объяснить, что о политической ненависти можно было бы говорить, если бы было что-то сверх тех пяти текстов, например, годовая переписка с какими-то злодеями? Прослушка группы?

— Да, я об этом говорю. Я не могу говорить, конечно, о заказе, но то, что эксперты действовали некорректно, это так.

Адвокат Новолодский выступает с заявлением без какого-либо ходатайства:

— Совершенно четко политолог нам сказал, что пяти текстов недостаточно для определения мотивов, но мы ведь понимаем, что, если бы были люди, у которых ненависть и вражда зрела, она не могла быть у них единомоментной. Политическая вражда рождается динамически при определенных действиях политики. Она продиктована столкновениями политических сил до того уровня, когда одни могут убить других. Например, убить кого-то статуэткой. Или призывать: «Убей москаля!» или «Убей хохла». Это и есть ненависть, вот этого у нас нет в деле.

Прокурор Гладышев кричит, что это давление на суд, так как защита до прений не может оценивать доказательства сторон. Судья Демяшева просит всех соблюдать регламент.

Адвокат Новолодский снова обращается к эксперту Сунгурову:

— В позиции прокурора прозвучал мотив, что если источник информации иноагент или экстремистская организация, то пользоваться им нельзя категорически и сразу в тюрьму. Экстремистский источник может содержать достоверную информацию?

— Конечно может, ежику понятно. Я не привык работать в черно-белой парадигме, есть градация: есть желтая пресса, есть источники, которым мы больше или меньше доверяем. Говорить, что где-то исключительно недостоверная информация — абсурд.

— Самые нехорошие организации могут распространять и достоверную информацию?

— Конечно, конечно. Горстка чего-то хорошего может быть во всем.

Адвокат Яна Неповиннова делает заявление. Она просит суд обратить внимание на то, что движение «Весна», которое прокурор Гладышев назвал «экстремистской организацией», было признано «экстремистским» лишь через шесть месяцев после публикации ценников. К тому же Скочиленко черпала информацию не из телеграм-канала «Весны», а из канала под названием «Видимый протест».

Адвокат Неповиннова просит отложить сегодняшнее заседание, так как рабочий день суда окончен уже два часа.

Адвокат Новолодский поддерживает: «Даже у пленных после Великой Отечественной войны был установлен восьмичасовой рабочий день. А когда мне здесь как-то довелось работать до начала десятого вечера, я задался вопросом, может быть, я попал в плен?».

Прокурор Гладышев не против отложения, но просит судью пояснить Новолодскому, что он не является военнопленным.

Судья Демяшева просит объяснить, чем все же обосновано отложение заседания.

Неповиннова говорит, что защита получила очень объемный письменный ответ от уполномоченной по правам человека в Петербурге. Адвокаты хотели бы начать его оглашать на следующем заседании.

Судья Демяшева отложила заседание до 15:00 2 ноября.